Есть одна дзенская тест-загадка, не имеющая конкретного решения, но каждый это решение выбирает сам: что будет если встречаются две силы — одна — это непреодолимая, безграничная сила, и другая — это препятствие, сильнее которого тоже нет.

что может быть, если они встретились?

Татьяна:

Встреча двух сил- непреодолимой и безграничной с препятствием, сильнее которого нет? Математически — это выразится нулевым вектором, как сумма двух противоположно направленных векторов, модули которых равны… Но когда мы говорим о чём-то беспредельном, то есть о том, о чём представления наши интуитивны, то может быть всё, что угодно… Хотелось бы верить, что это будет устойчивая саморазвивающаяся система, некая цельная структура… Вообще, первый образ после прочтения побежал вверх синусоидой, расцветая тюльпаном в запредельности… Но я рассмеялась — почему вверх?
ТЕСТ… о тестах рассуждать не буду, посчитаю открытым дзен-вопросом.

Просмотр дзен-клипа

Хм… ;)))Татьяна, вот здесь вы позволили себе рассказать, что увиделось, что вы почувствовали, а до этого – некими общими абстракциями – «математически так выразится, хотелось бы верить…, наши представления…»

О презентациях и продажах — мне всё же непривычна эта эпатажная терминология, но я знаю совершенно точно, что мы платим абсолютно за всё, даже если нам кажется, что в данный момент мы не заплатили… И плата чаще всего не так идёт — «баш на баш», а путём более сложной системы связей.

И я об этом же… но вот баш на баш? – Это очень редко: чтобы получить чего-то на уровень ноготка мизинца, чаще всего прежде необходимо отдать чуть ли не по локти… ;)))

Почему так? Видимо в той или иной степени необходимо расшатать, насытить пространство, и наполнить его тем, что было бы и приятно получить взамен.

Но здесь и другое встречается в отношениях особенно: когда сколько не насыщай – искренностью, желаниями, силой…

В ответ – не всегда даже и на тот мизинец. Но странная вещь – если к этому применить некие правила, то и те излишние энергозатраты, оказывается, не так уж и нужны.

Простой пример, что называется «навскидку» — многие, обучаясь тому же вождению – вначале никак не могут ни понять ни принять для себя – как можно так ездить, то нажимать, то отпускать, а ещё и беседовать за рулем…

Но приходит время, когда те, техники, которым обучали – начинают работать на уровне автоматизма: нажимается и отпускается… и даже время есть посмотреть за окно на проходящие, и пролетающие интересности… Правда?!

О половых и гендерных различиях читала другие статьи, шовинистское мнение пока не хочу читать, мужчину примитивным существом считать никогда не смогу — выросла в кругу сильных и умных мужчин, (говорю не только о родственниках) — с уважением относящихся к женщине.

Видимо, я недостаточно ясно выразился, там (разговор идёт о книгах, что можно получить через ссылки на блоге http://psyaquarelle.com/blog/ в категории: «Партнёры») как раз о другом взгляде на отношения, когда важен мужчина.

А, упоминая шовинизм, говорил о том, что женщина, написавшая эти тексты, всё же, не смогла этого женского шовинизма избежать в рассказе о «других отношениях».

А основная тема – это как можно и есть ПО-ДРУГОМУ быть ЕМУ и ЕЙ но с женской точки зрения.

Интересно узнавать, что ты можешь…Смотреть внутрь себя и слушать себя…В общении. Я не всё понимаю у вас, хотя слово эпатаж кое-что объясняет. Первое, что прочла на Вашей страничке — была прозаическая статья «Пепел». Пронзительная правда её, соответствие действительности…

Разрушенные традиции, уклад нашей жизни, что проявляется в том, как доживают последние дни старики; как не могут себя найти в общем-то хорошие девчонки, мечтающие о счастливых семейных отношениях, и молодые ребята — старающиеся и учиться и работать, в которых я очень верю — может они что-то изменят в реальной жизни России…

если вы о серии эссе, Татьяна, – то там их несколько, в конце страницы – переход на следующее.

Отсюда http://psyaquarelle.com/fear/2.htm и дальше…

эссе-праксисы

Спасибо, Валерий!
Вы написали интересное информативное письмо, моё же представляет собой … что? Просто ответ.
Вопросов — не задаю, у доктора наверняка нет свободного времени.
Просто желаю Вам счастья и успехов.
С уважением, Татьяна К.

Спасибо за пожелания, Татьяна! И Вам всяческих приятностей!

***

На хокку «кленовый лист»

красным по влажному
выдохом ветра
лист, его небо…

пришли слова:

Этот рисунок напомнил мне замечательный рассказ О»Генри

«Последний лист»… Но рисунок здесь не кленовый. :))

А.В.

Только что перечитал этот рассказ…
волшебство, которое мы делаем своими руками… собой
что может быть целительней? Да, только вот целителя… и это довольно часто среди людей случается, недосуг согреть и подать теплого молока с портвейном, после его СоТворения.
Спасибо Вам!

А вот и этот рассказ:

О’Генри. Последний лист

Приобрести книгу рассказов О` Генри

О. Генри. Избранные рассказы

В небольшом квартале к западу от Вашингтон-сквера улицы перепутались и переломались в короткие полоски, именуемые проездами. Эти проезды образуют странные углы и кривые линии. Одна улица там даже пересекает самое себя раза два. Некоему художнику удалось открыть весьма ценное свойство этой улицы. Предположим, сборщик из магазина со счетом за краски, бумагу и холст повстречает там самого себя, идущего восвояси, не получив ни единого цента по счету!

И вот люди искусства набрели на своеобразный квартал Гринич- Виллидж в поисках окон, выходящих на север, кровель ХVIII столетия, голландских мансард и дешевой квартирной платы. Затем они перевезли туда с Шестой авеню несколько оловянных кружек и одну-две жаровни и основали «колонию».

Студия Сью и Джонси помещалась наверху трехэтажного кирпичного дома. Джонси — уменьшительное от Джоанны. Одна приехала из штата Мэйн, другая из Калифорнии. Они познакомились за табльдотом одного ресторанчика на Воcьмой улице и нашли, что их взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава вполне совпадают. В результате и возникла общая студия.

Это было в мае. В ноябре неприветливый чужак, которого доктора именуют Пневмонией, незримо разгуливал по колонии, касаясь то одного, то другого своими ледяными пальцами. По Восточной стороне этот душегуб шагал смело, поражая десятки жертв, но здесь, в лабиринте узких, поросших мхом переулков, он плелся нога за ногу.

Господина Пневмонию никак нельзя было назвать галантным старым джентльменом. Миниатюрная девушка, малокровная от калифорнийских зефиров, едва ли могла считаться достойным противником для дюжего старого тупицы с красными кулачищами и одышкой. Однако он свалил ее с ног, и Джонси лежала неподвижно на крашеной железной кровати, глядя сквозь мелкий переплет голландского окна на глухую стену соседнего кирпичного дома.

Однажды утром озабоченный доктор одним движением косматых седых бровей вызвал Сью в коридор.

- У нее один шанс… ну, скажем, против десяти, — сказал он, стряхивая ртуть в термометре. — И то, если она сама захочет жить. Вся наша фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает?

- Ей… ей хотелось написать красками Неаполитанский залив.

- Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, например, мужчины?

- Мужчины? — переспросила Сью, и ее голос зазвучал резко, как губная гармоника. — Неужели мужчина стоит… Да нет, доктор, ничего подобного нет.

- Ну, тогда она просто ослабла, — решил доктор. — Я сделаю все, что буду в силах сделать как представитель науки. Но когда мой пациент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы она хоть раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти вместо одного из десяти.

После того, как доктор ушел, Сью выбежала в мастерскую и плакала в японскую бумажную салфеточку до тех пор, пока та не размокла окончательно. Потом она храбро вошла в комнату Джонси с чертежной доской, насвистывая рэгтайм.

Джонси лежала, повернувшись лицом к окну, едва заметная под одеялами. Сью перестала насвистывать, думая, что Джонси уснула.

Она пристроила доску и начала рисунок тушью к журнальному рассказу. Для молодых художников путь в Искусство бывает вымощен иллюстрациями к журнальным рассказам, которыми молодые авторы мостят себе путь в литературу.

Набрасывая для рассказа фигуру ковбоя из Айдахо в элегантных бриджах и с моноклем в глазу, Сью услышала тихий шепот, повторившийся несколько раз. Она торопливо подошла к кровати. Глаза Джонси были широко открыты. Она смотрела в окно и считала — считала в обратном порядке.

- Двенадцать, — произнесла она, и немного погодя: — одиннадцать, — а потом: — «десять» и «девять», а потом: — «восемь» и «семь» — почти одновременно.

Сью посмотрела в окно. Что там было считать? Был виден только пустой, унылый двор и глухая стена кирпичного дома в двадцати шагах. Старый-старый плющ с узловатым, подгнившим у корней стволом заплел до половины кирпичную стену. Холодное дыхание осени сорвало листья с лозы, и оголенные скелеты ветвей цеплялись за осыпающиеся кирпичи.

- Что там такое, милая? — спросила Сью.

- Шесть, — едва слышно ответила Джонси. — Теперь они облетают гораздо быстрее. Три дня назад их было почти сто. Голова кружилась считать. А теперь это легко. Вот и еще один полетел. Теперь осталось только пять.

- Чего пять, милая? Скажи своей Сьюди.

- Листьев. На плюще. Когда упадет последний лист, я умру. Я это знаю уже три дня. Разве доктор не сказал тебе?

- Первый раз слышу такую глупость! — с великолепным презрением отпарировала Сью. — Какое отношение могут иметь листья на старом плюще к тому, что ты поправишься? А ты еще так любила этот плющ, гадкая девочка! Не будь глупышкой. Да ведь еще сегодня доктор говорил мне, что ты скоро выздоровеешь… позволь, как же это он сказал?.. что у тебя десять шансов против одного. А ведь это не меньше, чем у каждого из нас здесь в Нью-Йорке, когда едешь в трамвае или идешь мимо нового дома. Попробуй съесть немножко бульона и дай твоей Сьюди закончить рисунок, чтобы она могла сбыть его редактору и купить вина для своей больной девочки и свиных котлет для себя.

- Вина тебе покупать больше не надо, — отвечала Джонси, пристально глядя в окно. — Вот и еще один полетел. Нет, бульона я не хочу. Значит, остается всего четыре. Я хочу видеть, как упадет последний лист. Тогда умру и я.

- Джонси, милая, — сказала Сью, наклоняясь над ней, — обещаешь ты мне не открывать глаз и не глядеть в окно, пока я не кончу работать? Я должна сдать иллюстрацию завтра. Мне нужен свет, а то я спустила бы штору.

- Разве ты не можешь рисовать в другой комнате? — холодно спросила Джонси.

- Мне бы хотелось посидеть с тобой, — сказала Сью. — А кроме того, я не желаю, чтобы ты глядела на эти дурацкие листья.

- Скажи мне, когда кончишь, — закрывая глаза, произнесла Джонси, бледная и неподвижная, как поверженная статуя, — потому что мне хочется видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать. Я устала думать. Мне хочется освободиться от всего, что меня держит, — лететь, лететь все ниже и ниже, как один из этих бедных, усталых листьев.

- Постарайся уснуть, — сказала Сью. — Мне надо позвать Бермана, я хочу писать с него золотоискателя-отшельника. Я самое большее на минутку. Смотри же, не шевелись, пока я не приду.

Старик Берман был художник, который жил в нижнем этаже под их студией. Ему было уже за шестьдесят, и борода, вся в завитках, как у Моисея Микеланджело, спускалась у него с головы сатира на тело гнома. В искусстве Берман был неудачником. Он все собирался написать шедевр, но даже и не начал его. Уже несколько лет он не писал ничего, кроме вывесок, реклам и тому подобной мазни ради куска хлеба. Он зарабатывал кое-что, позируя молодым художникам, которым профессионалы-натурщики оказывались не по карману. Он пил запоем, но все еще говорил о своем будущем шедевре. А в остальном это был злющий старикашка, который издевался над всякой сентиментальностью и смотрел на себя, как на сторожевого пса, специально приставленного для охраны двух молодых художниц.

Сью застала Бермана, сильно пахнущего можжевеловыми ягодами, в его полутемной каморке нижнего этажа. В одном углу двадцать пять лет стояло на мольберте нетронутое полотно, готовое принять первые штрихи шедевра. Сью рассказала старику про фантазию Джонси и про свои опасения насчет того, как бы она, легкая и хрупкая, как лист, не улетела от них, когда ослабнет ее непрочная связь с миром. Старик Берман, чьи красные глаза очень заметно слезились, раскричался, насмехаясь над такими идиотскими фантазиями.

- Что! — кричал он. — Возможна ли такая глупость — умирать оттого, что листья падают с проклятого плюща! Первый раз слышу. Нет, не желаю позировать для вашего идиота-отшельника. Как вы позволяете ей забивать голову такой чепухой? Ах, бедная маленькая мисс Джонси!

- Она очень больна и слаба, — сказала Сью, — и от лихорадки ей приходят в голову разные болезненные фантазии. Очень хорошо, мистер Берман, — если вы не хотите мне позировать, то и не надо. А я все-таки думаю, что вы противный старик… противный старый болтунишка.

- Вот настоящая женщина! — закричал Берман. — Кто сказал, что я не хочу позировать? Идем. Я иду с вами. Полчаса я говорю, что хочу позировать. Боже мой! Здесь совсем не место болеть такой хорошей девушке, как мисс Джонси. Когда-нибудь я напишу шедевр, и мы все уедем отсюда. Да, да!

Джонси дремала, когда они поднялись наверх. Сью спустила штору до самого подоконника и сделала Берману знак пройти в другую комнату. Там они подошли к окну и со страхом посмотрели на старый плющ. Потом переглянулись, не говоря ни слова. Шел холодный, упорный дождь пополам со снегом. Берман в старой синей рубашке уселся в позе золотоискателя-отшельника на перевернутый чайник вместо скалы.

На другое утро Сью, проснувшись после короткого сна, увидела, что Джонси не сводит тусклых, широко раскрытых глаз со спущенной зеленой шторы.

- Подними ее, я хочу посмотреть, — шепотом скомандовала Джонси.

Сью устало повиновалась. И что же? После проливного дождя и резких порывов ветра, не унимавшихся всю ночь, на кирпичной стене еще виднелся один лист плюща — последний! Все еще темнозеленый у стебелька, но тронутый по зубчатым краям желтизной тления и распада, он храбро держался на ветке в двадцати футах над землей.

- Это последний, — сказала Джонси. — Я думала, что он непременно упадет ночью. Я слышала ветер. Он упадет сегодня, тогда умру и я.

- Да бог с тобой! — сказала Сью, склоняясь усталой головой к подушке. — Подумай хоть обо мне, если не хочешь думать о себе! Что будет со мной?

Но Джонси не отвечала. Душа, готовясь отправиться в таинственный, далекий путь, становится чуждой всему на свете. Болезненная фантазия завладевала Джонси все сильнее, по мере того как одна за другой рвались все нити, связывавшие ее с жизнью и людьми.

День прошел, и даже в сумерки они видели, что одинокий лист плюща держится на своем стебельке на фоне кирпичной стены. А потом, с наступлением темноты, опять поднялся северный ветер, и дождь беспрерывно стучал в окна, скатываясь с низкой голландской кровли.

Как только рассвело, беспощадная Джонси велела снова поднять штору.

Лист плюща все еще оставался на месте.

Джонси долго лежала, глядя на него. Потом позвала Сью, которая разогревала для нее куриный бульон на газовой горелке.

- Я была скверной девчонкой, Сьюди, — сказала Джонси. — Должно быть, этот последний лист остался на ветке для того, чтобы показать мне, какая я была гадкая. Грешно желать себе смерти. Теперь ты можешь дать мне немного бульона, а потом молока с портвейном… Хотя нет: принеси мне сначала зеркальце, а потом обложи меня подушками, и я буду сидеть и смотреть, как ты стряпаешь.

Часом позже она сказала:

- Сьюди, надеюсь когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив.

Днем пришел доктор, и Сью под каким-то предлогом вышла за ним в прихожую.

- Шансы равные, — сказал доктор, пожимая худенькую, дрожащую руку Сью. — При хорошем уходе вы одержите победу. А теперь я должен навестить еще одного больного, внизу. Его фамилия Берман. Кажется, он художник. Тоже воспаление легких. Он уже старик и очень слаб, а форма болезни тяжелая. Надежды нет никакой, но сегодня его отправят в больницу, там ему будет покойнее.

На другой день доктор сказал Сью: — Она вне опасности. Вы победили. Теперь питание и уход — и больше ничего не нужно.

В тот же вечер Сью подошла к кровати, где лежала Джонси, с удовольствием довязывая ярко синий, совершенно бесполезный шарф, и обняла ее одной рукой — вместе с подушкой.

- Мне надо кое-что сказать тебе, белая мышка, — начала она. — Мистер Берман умер сегодня в больнице от воспаления легких. Он болел всего только два дня. Утром первого дня швейцар нашел бедного старика на полу в его комнате. Он был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли насквозь и были холодны, как лед. Никто не мог понять, куда он выходил в такую ужасную ночь. Потом нашли фонарь, который все еще горел, лестницу, сдвинутую с места, несколько брошенных кистей и палитру с желтой и зеленой красками. Посмотри в окно, дорогая, на последний лист плюща. Тебя не удивляло, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да, милая, это и есть шедевр Бермана — он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.

ещё рассказы в книге автора

она-она... коды доступа www.psyaquarelle.com

О. Генри. Избранные рассказы

***

Как могут жить слова — то вязью красивою переплетясь,

то шаржом-наброском и… открытой пятернёй в палитру…

то кропотливо каллиграфически… не только над каждым словом, буквой…

но и над каждой точкой на листе……

дни проходят…

Слово? — оно остаётся.

вернее — всегда было и есть: в Начале.

Всё просто, как природа — именно так! Но вот о той природе мы и забываем…

Две стихии, одна — вода, вихрь, бури…

другая — берега, структура…

и вместе — отношения, что для обеих стихий необходимы, через понимание, постижение, приближении… проникновение…но не только войне.

И снова — презентация(продажа) одного и другого…

мужчина & женщина в поисках созвучия

…Миллионы людей по всему миру ежедневно начинают своё утро с зеркала. «Свет мой зеркальце, скажи…»
А зеркало отражает нам наш облик, и не отвечает ожидаемыми, желаемыми словами: «Ты прекрасна… спору нет…»

Мы смотримся в плоское отражение себя, приводим своё лицо, одежду в порядок, женщины наносят на лицо «боевую раскраску…»
Нас ждёт новый день, а значит битва за внимание, желание, любовь…
Но всегда ли так сложна и кровопролитна эта битва?

Не скрываются ли за нашими тысячами опасениями — вопросами: «Как мне подойти к этой красавице, что сказать?»
«Что мне ещё сделать, чтобы этот парниша на меня запал?»

«Что у меня к нему? — Настоящая любовь или так, очередное проходное увлечение?»
… простые, но не ведомые нам сегодня ответы?
Каждый день мы встречаемся с разным количеством людей, особенно в больших городах, где тысячи нам подобных в своём неведомом, с виду хаотичном движении идут, бегут, едут… Мы пересекаемся… Расходимся в свои дела, в свои миры…
И вот, почему-то мой взгляд останавливается на проходящей возле меня девушке… И она почему-то замедляет свой шаг… наши лица поворачиваются друг к другу…
Первый контакт, первая встреча… Прикосновение моего неведомого к неведомому другого человека…

Продолжение в серии писем на ваш e-mail – подписаться здесь:

http://psyaquarelle.com/blog/?p=61

доступ к материалам дистанционных программ